Катя рассмеялась и мне стало не очень уютно от ее смеха. Я понял окончательно, что я в ее судьбе лишний. Какие бы нас не связывали обещания, клятвы или прошлое. Мне просто надо было уйти, но куда и как?
- То что ты попал ко мне это без сомнения шутка моего отца. - сказал наконец Катя. - Это в его духе. Он не мог не знать что у меня новое увлечение и послав тебя даже без какого-либо поручения он намекает мне одуматься зачем-то. Оглядеться. Он не хочет со мной разговаривать. Нет не то чтобы он там совсем со мной не говорил, но я вижу его раздражение мной. Хотя в чем я провинилась не понимаю. Катя посмотрела на меня и спросила щурясь от солнца:
- Может ты подскажешь? Сев на сухую траву я признался:
- Я честно не знаю ничего о твоих отношениях с отцом. Я после ранения, как получил это вот приглашение так и подписал его. Мне до окончания учебы еще…
- Какого ранения? - не поняла Катя. Я решился ей рассказать:
- Помнишь мой с тобой последний разговор по вифону? В тот же вечер я курил возле твоего подъезда. Сидел никого не трогал… вспоминал о тебе. Подошла девушка. Почти девочка… и с приветом от пикеров пустила мне пулю в живот. Пуля была не простая и хирург не решился меня оперировать по дороге в госпиталь. А уже в госпитале автохирург удалил из меня все двадцать два мелких осколка. Двадцать шесть часов в реанимационном комплексе спасения.
У Кати не находилось слов. Она только качала головой, а я с улыбкой пожал плечами и отвернулся от ее взгляда.
- Я не знала… - призналась она.
- Я знаю что ты не знала. Какие бы у тебя отношения не были с твоим Андреем ты бы позвонила узнай о таком. Но процесс над девочкой и всеми кого она выдала был довольно громкий. И мне опять не пришлось даже свидетельствовать. На камерах наблюдения все было видно лучше некуда…
Я говорил не глядя на нее. Говорил отстраненно и с улыбкой словно и не со мной это было. Мне казалось это было самым правильным поведением в той ситуации. Ну, а что толку жалеть себя, жалеть о не сложившихся с Катей отношениях, жалеть о насилии какое я над собой совершил чтобы прорваться и нагнать хотя бы своих ровесников. Жалеть о случившимся глупо. А делать выводы было не время. Да я их уже и так давно сделал.
- Было больно? - спросила она меня.
- Да. Немного… - соврал я чтобы ее совесть немного, но успокоилась. - Да и машина спасения прибыла быстро. Обезболили общим наркозом. Очнулся через сутки с небольшим…
Катя помолчала все так же перебирая ладонью песок. Думая о своем она не заметила как я закурил пуская дым в синее небо откинулся на спину. Какое высокое и яркое, глубокое небо. Нигде я не видел такого неба как здесь.
- Ты меня сможешь вообще простить? - спросила Катя как-то глухо и словно обиженно. Я не поднимая головы ответил:
- Конечно. Мы же не дети. Я все понимаю. У тебя своя жизнь. У меня своя теперь будет. Я тебе очень благодарен. Я люблю тебя и это… не знаю, словно наполняет меня чем-то. Я очень боюсь потерять это чувство. Словно я опустею и сдуюсь, как шарик. Любовь к тебе помогла мне сделать то что я делал. Стремление быть хоть не равным тебе, но быть близко заставило меня думать только цели и ни о чем больше. Я научился не распыляться на мелочи. Я перенял твое умение идти к победе. Вот за это благодарен. И конечно благодарен за то что ты снизошла до меня убогого там… возле своего дома. Я же помню какого ты была когда-то давно мнения обо мне. И я рад что смог изменить его и чем-то тебя удивить.
- Да уж… - Непонятно к чему сказала Катя. Помолчав она почти весело спросила: - Не скажешь мне… почему я чувствую себя настоящей скотиной? Я рассмеялся и сказал:
- Зря. Надо просто понять и принять, что все идет так как должно идти. И тогда все станет проще. Понятнее. Приемлемей. А если думать и жалеть о том что сделано… не знаю. Жить становится незачем.
- Ты так всерьез думаешь? - спросила она строго.
- Нет. Но тебе настойчиво рекомендую таи и думать. - сказал смеясь я.
- Почему ты смеешься? - удивилась она.
Я не знал как передать ей что радость и грусть от общения с ней намешанные в глубокой синеве неба, приправленная сухим воздухом свободы, и ощущение что пройден еще один пусть не шибко удачный, но и не в пустую прожитый круг жизни не могут не смешить. И смех это не столько ироничный сколько смех человека которому действительно нечего терять и которого пришли грабить злые Бандюганы в масках. Только ржать в полный голос и остается. И я соврал:
- Да просто. Смешинка в рот попала.
- А говорил мы не дети… - с досадой в голосе сказала Катя.
Эта ее досада так меня рассмешила, что я не сдерживаясь захохотал в голос. Ей-то на что было досадовать? У нее все отлично! У нее есть любимое дело. Есть любимый человек. Или даже два если она не обманывала меня в тот момент про меня самого.
Катя резко поднялась и пошла к машине. Залезла на капот и закурив крикнула мне:
- Ну, и смейся там как ненормальный. Я вдоволь нахохотался и утирая слезы от смеха сказал:
- Катюх. Когда-нибудь… не сейчас, позже чрез несколько лет ты сама будешь вспоминать наши тут с тобой объяснения и улыбаться. Вот ведь, блин, дети малые… Ты права, мы именно дети. Мы ими и останемся. Жестокими и сострадающими. Любящими и ненавидящими. И слава богу. Я наверное застрелюсь, когда пойму что вырос и закостенел. Мне просто будет непонятно зачем дальше жить не испытывая этих чувств. Ни любви, ни… ее противоположностей.
Катя молчала. Я поднялся, отряхнул со спины травинки и песок и подошел к ней. Она сидела на капоте и ее лицо было значительно выше моего. Задрав голову я сказал глядя в ее немного злые глаза: