Осознание - Страница 55

- Я не могу тебя отпустить к нему. Я свихнусь, если буду думать, что он и дальше бьет тебя. Насть… у меня никого нет в этом мире. Василий вон тоже скоро уедет. Ты стала мне всем… и мечтой, и другом, и не знаю кем… и я просто не могу тебя … я не знаю.

Она грустно улыбалась, словно вспоминала что-то и через какое-то время призналась мне:

- Я хотела, чтобы ты меня полюбил. С самого начала. Еще тогда, когда мы гуляли возле клуба. Мне хотелось ощутить снова как это… когда тебя любят. И когда я поехала с тобой я оделась так… чтобы тебе нравиться. Одела бы я что-то и правда этакое, тренировочное, я бы выглядела хуже. Я хотела, чтобы ты меня полюбил.

- Ну, так в чем дело? - спросил тихо я.

- Во мне. Я хотела просто вспомнить как это, когда тебя любит хороший, сильный человек. А теперь я жалею об этом. Мне кажется, что я сделала большую глупость. Ты, наверное, и правда влюбился. Иногда такое бывает и теперь, когда я уйду, и мы больше не встретимся, будешь мучиться. Переживать за меня. Думать обо мне. Я тоже, наверное, буду реветь как дура ночами, что меня любил ты, а я осталась с ним. Не знаю… Никто не знает.

Она закурила свои сигареты с фильтром и я смотрел, как она нервно затягивается. Чуть засмеявшись, она сказала:

- Я, кажется, уже сейчас разревусь.

- Не надо. - Попросил я ее. - А то будет хоровое хныканье и мы собьем с ритма весь этот публичный дом.

Она засмеялась, мизинцем касаясь по очереди уголков глаз. Я отпил из бокала и сказал ей:

- Насть. Ну, почему нельзя хотя бы попробовать…

- Что попробовать? - спросила она, прекрасно понимая, что я имел ввиду.

- Если ты уйдешь от него, не будет хуже все равно. Не сможешь ты со мной ты всегда себе найдешь пару, а я… ну а я как-нибудь переборю себя.

- Ты себе это как представляешь? - усмехнулась она. - Давай поживем вместе, а найду лучше тебя, так и уйду к нему? Так что ли? Я насупился и помотал головой.

- Ты глупости говоришь. - Сказала она мне серьезно. - Я не могу так. Извини.

Она поднялась и, потушив сигарету в пепельнице, взяла сумочку и пошла к двери.

- Настя, останься. Пожалуйста. Остановившись у двери, она снова одела очки и сказала мне.

- Прости. Мне надо идти. Мне теперь нельзя нигде задерживаться. Василий сказал ему, что я нужна только на пару часов. Если я задержусь, он опять будет злиться.

Я поднялся и подошел к ней. Замер над ней. Она подняла голову, сквозь темное стекло рассматривая меня. Я осторожно наклонился и прикоснулся своими губами к ее. Я почему-то знал, что она не оттолкнет меня. Больше того, я знал, что она ответит на мой поцелуй. Я только не знал, что у нас все так далеко зайдет. В нашей-то идиотской ситуации. Когда я не могу без нее, а она не может оставить его.

Через час мы еще лежали в постели и она, отвернувшись от меня, прятала свое лицо. В комнате было темно, но она все равно отворачивалась от меня, даже когда я, в шутку борясь с ней, пытался перевернуть ее к себе. Она не хотела, чтобы я видел шрам на ее правой груди. Я только почувствовал его, когда касался пальцами. В такой темноте увидеть я бы все равно ничего не смог.

Она была настолько нежной со мной… ее пальчики невесомо касались моей кожи, от чего я просто впадал в странное созерцательное состояние. Я прислушивался к тем местам, которых она касалась и понимал, что ничего приятнее у меня в этой жизни не было и, наверное, не будет.

Я обнял ее снова. И целуя открытое мне плечо добрался до шеи, подбородка, щек. И только тогда почувствовал, что она плачет. Она плакала настолько безмолвно, что я, лежа рядом с ней после того, что у нас было, даже не услышал этого. Расстроившись, я целовал и целовал ее глаза, щеки носик. И шептал, чтобы она не плакала. И чем больше я шептал, тем сильнее она начинала плакать. Вскоре я расслышал тихий всхлип. А потом она повернулась ко мне, впилась зубками мне в плечо и буквально заревела… но без звука. Я только чувствовал, как содрогается ее тело. Отпустив мое плечо, она сказала:

- Я дура. Я полная дура. Я только сейчас поняла это. - Она продолжала обзывать себя и плакать. Я, не понимая из-за чего, пытался ее утешить и говорил какие-то глупости. Она понемногу успокоилась и, выпив чуть вина, прижалась ко мне и сказала:

- Я не вернусь к нему. Ни за что… если ты меня прогонишь, я уйду. Но не к нему. Я просто уйду… когда пойму, что надоела тебе. Или когда почувствую, что ты меня больше не любишь. Можно так? - спросила она меня и я сам, еле справляясь с чувствами, продолжал ей говорить уже и не помню что. Что она все правильно решила, чтобы к нему не возвращаться. Только вот со мной она прогадала. Я, кажется, серьезно влип. Серьезно влюбился и, кажется это навсегда.

- Всем влюбленным кажется, что это навсегда, - всхлипнула она у моего плеча. - а потом…

- Не думай об этом. Я не такой. Ты же знаешь, у меня голова и сердце неправильно работают. Так врачи говорили. Так что фиг его знает. Но замкнуло меня конкретно на тебя. И боюсь, что если ты собираешься уходить, когда я тебя разлюблю… надо думать уже сейчас о двойной могилке на кладбище лет через пятьдесят… раньше ты от меня, получается, не уйдешь.

Она нервно смеялась с моих нездоровых шуток. И, прижимаясь ко мне, больше ничего не говорила.

У нее ничего не было. Абсолютно ничего. Она не хотела возвращаться домой и получалось, что у нее даже зубной щетки и тапочек не было наутро, когда мы добрались втроем до дома. Мне пришлось подвергнуться сомнительной процедуре, заполнении в домовую книгу фамилии и имени Насти. Старший в доме, надо отдать ему должное, проявил максимум такта. Все-таки из-за войны полегло столько молодых семей, да и просто людей, что на каждую потенциальную пару смотрели и не дышали. Наш домоправитель к тому же оказался очень сердечным человеком и, узнав, что у Насти ничего нет, отдал ей свой халат, чтобы после душа хотя бы могла нормально выйти и сланцы.