Осознание - Страница 148

148

Реально остальной мир очухался после Ангольской чумы только за лет десять до моего рождения. Это моему отцу уже было двадцать пять, наверное. В городах все последствия были ликвидированы и даже памятников или мемориальных плит не ставили героям той войны за жизнь человечества. Всем хотелось забыть и не вспоминать. Не видевшему той трагедии поколению казалось странным что надо о таких вещах помнить. А видевшим помнить не хотелось точно. Но вот такие больницы-лепрозории, как эта, оставались нетронутыми и по сей день. Нет, конечно, где-то их приводили в нормальное состояние, но вот, к примеру, зачем даже той же Москве все эти шестнадцатиэтажные соединенные высотными переходами корпуса, когда даже московские больницы не загружены работой из-за волевого решения Правительства тех времен, прививать население от всего чего можно. После биологического прорыва, как следствие бурной войны человечества с болезнью, породившего даже известную мне на собственном опыте частичную защиту от радиации, надобность в огромном количестве клиник отпала. Так что корпуса, в которых я пытался решить свои внутренние заморочки, скорее всего, в будущем подлежали бы сноске, как обветшавшие вконец.

В призрачном свете, льющемся из пролома в дверях, я дошел до лестницы ведущей наверх. И не торопясь, стал подниматься. Шестнадцать этажей это вам не шутка. Можно конечно и на спор их бегом преодолеть. Но когда не перед кем хвастаться, лучше контролировать дыхание и спокойно подниматься. Я поднялся на первый этаж и оглядел закопченный холл с остатками сгоревшего деревянного декора.

Здесь меня первый раз инструктировал тот, кто привез нас разгильдяев проверить себя на смелость идти до конца. Мы слушали и нервно посмеивались над предстоящим. Тогда нам все это не казалось глупостью. Это казалось вполне логичным, что мы каждый должны были проверить себя - не струсим ли. Что бы знать, кому можно довериться в нашей нелегкой борьбе, а кто может испугаться и отступить. Здесь нам дали последний шанс повернуть обратно и поехать домой. Но, разве мы, при наших подругах, при наших друзьях и при тех, кто уже не первый год боролся с диктаторами… разве могли мы отступить. Проявить малодушие? Нет.

А я помню, как боялся. И помню, как представлял что все пойдет не так, и моя мама поседеет узнав о моей гибели. Но даже это меня не остановило. Я упрямо повторил что хочу доказать себе и другим на что способен и после кивка сопровождавшего пошел наверх. Да уж, тяжелы были шаги восхождения. А пока мы шли нам говорилось, что каждый шаг делает нас ближе к истинной ценности жизни и истинному значению нашей борьбы. Борьбы за право выбора. Каждый мог отказаться и уехать. Но если уж начал, то ты должен понимать, что этот путь очень тяжелый и в конце его может ждать не слава и почести, а простая гибель. О многом я тогда подумал, пока считал ступеньки. Кстати, дойдя до верха, у всех кто считал, к нашему смеху получились разные цифры. У меня двести восемьдесят восемь, у Киры двести восемьдесят, у Ложки, так мы звали Ложникова Димку, было аж триста ступеней. Остальные не считали, погруженные в свои мысли. Шаг в пропасть тогда сделали все кроме Петьки Горьянова. Он посмотрел вниз у него закружилась голова, и он долго… очень долго блевал прямо там забившись между трубами вентиляции. С Петькой после этого мы единогласно расстались. Среди нас не мог оставаться такой слабый человек. Детские игры с взрослыми выводами. Или взрослые игры с детскими решениями. Как кому будет угодно. Петька, кстати, после исключения из нашего круга общения взялся за учебу и когда я развлекался в Диком Поле, уже учился на третьем курсе биологического, в Новосибирске. Я бы, наверное, в тот момент тоже где-то учился, если бы тогда просто сделал шаг назад. Если бы не постеснялся оказаться смешным и нелепым. Я бы учился и не было бы во мне так мало нужных кровяных телец, и не надо было бы мне проситься на альтернативное отбытие наказания. И не попал бы я вообще на скамью подсудимых. Многое было бы иначе, если бы я на мгновение протрезвел от собственной крутости и подумал бы, а не послать бы все это к черту.

Я был уже на пятом этаже и остановился у выхода на этаж закурить. Заглянул в длиннющий с массой дверей коридор и даже крикнул в него. Понятно, что никто не отозвался. Я был абсолютно уверен, что и в здании-то никого не было. На десятом этаже я уже не был столь уверен в своем одиночестве. Я отчетливо слышал чей-то глухой голос и даже несколько раз крикнул в ответ. Как мне показалось голос звучал этажом выше и я поднялся на него в надежде застать незнакомца или незнакомцев. Но в коридоре никого не было и я, выкинув окурок, пошел по нему заглядывая в двери. Пусто. Никого.

Я дошел уже до другой лестницы, что шла параллельно той по которой поднимался я, когда обернувшись заметил в том, от куда я пришел, конце коридора чей-то четкий силуэт.

Холодный пот прошиб меня от страха вместе с состоянием де жа вю. Я вдруг отчетливо вспомнил сон и вспомнил, как бежал по растягивающемуся коридору в надежде догнать незнакомца и что-то у него спросить. И я помнил, что побегу я по коридору и никогда не встречусь с ним. И я стоял и смотрел на него, пока человек в далеком освещенном проеме не развернулся и не пошел вверх по лестнице. Я рванул к недалекому выходу на лестничную площадку и побежал наверх. Преодолев этаж я снова выглянув коридор и снова увидел силуэт, стоящий на проходе. Я не выдержал и крикнул ему:

- Эй! Вы кто?

Ответом мне был демонстративный медленный уход незнакомца на еще один этаж вверх.

148