Осознание - Страница 143

143

«Света, нас освободили. Не смогли дождаться тебя, поезд в восемнадцать тридцать. Спасибо тебе за все. Я обязательно тебе позвоню.»

Перечитав записку и собираясь ее уже вырвать из блокнота, я вдруг сообразил и подписался: «Люблю тебя. Альберт.»

Вырвал записку свернул ее несколько раз и собираясь вставить в дверь подумал, что так подписываться не стоило. Мы ведь никогда не говорили друг другу что любим. Просто… Ну такие вот отношения. Что нравились, да, говорили. Что любим, нет. Развернув записку я перечитал ее и подумал что подписаться надо без «Люблю». Но начиная исписывать новый листок я вдруг осознал, что после всего, что она для нас сделала. Так вот сбежать оставив только листок было бы некрасиво. Надо было обязательно с ней встретится. Я даже представил ее уставшее лицо, когда она возьмет и прочитает записку. Нет не отобразится на нем никаких эмоций. Светка сильный человек. Разве что головой покачает. Вот ведь… даже не задержались попрощаться. Вскочили в поезд и уехали. Я смял записку и спрятал ее в кармане. Поднялся убирая блокнот в карман и решительно стал спускаться вниз. До работы Светланы было полчаса быстрой ходьбы.

Но в магазине знакомые девчонки сказали, что Света в тот день взяла отгулы. Я откровенно растерялся не зная что делать. И куда она могла поехать? Она же вечно дома время проводила на своих выходных. Я спросил у девчонок, но они только пожали плечами.

К восемнадцати я добрался до станции на которой Вовка курил возле входа, как раз под надписью «курить в общественных местах запрещено». Вместе мы прошли на вокзальчик в зал ожидания, где Вовка оставил свои вещи, и, рассевшись, я рассказал что так и не смог попрощаться с ней. Понятно что Вовке было на это все равно и он попытался свести разговор к проблеме сколько и какого алкоголя в поезд покупать. Но я был плохим советчиком, расстроенный неудавшимся прощанием.

В конце концов Вовка убедил меня, что я приехав смогу позвонить и попрощаться так сказать задним числом. На что я ему честно признался, что силенок на это у меня вряд ли хватит.

- Ну и не бери в голову. - порекомендовал мне друг. - У нас такая дорога впереди. Дорога домой.

- Угу. - Отозвался я .

Домой. Как-то мы еще не понимали или не осознавали что едем именно домой. Радость была. Но это была радость сродни той которую я испытывал, если учитель в не появлялся на уроке и вместо занятий мы всем классом шли в парк или на стадион и там вовсю расслаблялись. Но чтобы осознать что все окончилось и перед нами путь если не в счастливое будущее, то просто в спокойную жизнь, наполненную тихой радостью свободы, нам потребовалось еще очень много времени и литров алкоголя.

Москва встретила меня своей обычной суетой и шумом. Скользящие над головой вагончики монорельсов, гудящие в утренних пробках электромобили, люди спешащие непонятно по каким делам с такими серьезными и озабоченными лицами. Пришлось признаться самому себе, что я отвык в глухомани от чувства единения с этими людьми. Поднявшись пешком на платформу монорельса, в метро спускаться я не желал, я сел на длинную пластиковую скамью, испещренную множеством записей различного содержания, и принялся разглядывать замерших на остановке людей. Никто не курил в ожидании. И связано это было не с тем, что курение на остановках общественного транспорта было запрещено, а с тем, что в Москве вообще мало кто курил. Ежедневная промывка мозгов на экранах телевизоров, что надо быть здоровым для успеха в этой жизни, да еще распиханные по всему городу кабинеты срочной наркологической помощи, где с курильщика брали столько же, сколько с заядлого героинщика, делали свое дело. Курение в Москве, словно в отдельном государстве становилось делом невыгодным, как с материальной, так и с моральной точки зрения. Когда я встал, отошел до конца перрона и там закурил, пуская густой дым моих сигарет вертикально вверх, наверное, все без исключения повернулись в мою сторону. Я честно делал вид, что не замечаю их недоуменно-презрительных взглядов. Неужели мы дожили, что курение стало жестом социального протеста, что вызывает такую реакцию у обывателя?

Пообещав себе при первой возможности посетить кабинет наркологической помощи, я выкинул окурок и вернулся на скамейку остановки. В подошедшей спарке вагонов я сунул деньги в автомат при входе, и турникет пропустил меня в салон. Заняв место у окна, я почему-то вспомнил, как возвращались с ВБНК в спец вагончике и даже думать не думали, что это наше прощание с Диким Полем. Знал бы тогда, сказал бы что-нибудь патетичное ускользающей за экранами выжженной ядовитыми аэрозолями земле.

На моей остановке я вышел из вагона через одну из центральных дверей и подождал пока вагончик убежит, унося от меня ненужных зрителей за стеклом. Только он скрылся как я, разглядев за огромными деревьями свой невысокий трехэтажный дом, помахал ему рукой словно живому человеку. Окруженный высотками и вычурными конструкциями мой дом архитектуры тридцатых годов двадцатого века, опьяняюще строгий чертами серый куб, он казался чем-то инопланетным среди всего этого буйства изогнутых линий.

Старая дорога от остановки до дома оказалась перекрыта ведущимся строительством. Я с недоумением посмотрел на стенд, рекламирующий будущий высотный комплекс с бассейном на крыше и подумал, что он наверняка окончательно скроет с глаз мой малоквартирный домик. И как это архитектор дал разрешение на строительство?

Дверь мне открыл отец, знавший о моем приезде и специально взявший отгулы на работе. Мы сердечно обнялись и сразу пошли в зал, где перед новым гигантским телевизором, в той старой жизни у нас был другой, я долго рассказывал ему о своих злоключениях. Отец надо отдать ему должное не перебивал, он внимательно слушал и искренне сопереживал особенно при рассказе о нашей работе строителями.

143