Он помолчал немного и, наконец, сказал то, что и хотел сказать и что так долго не решался.
- Я не имею права тебя тянуть с нами на фронт. Это все-таки не прогулка по парку. Но как-то я к тебе привык, да и офицеры, которые мне докладывают, рады, что ты у нас работаешь. Я хотел спросить… Ты поедешь с нами? Я, вцепившись пальчиками в поднос, ответила не сразу.
- Сомов… - сказала я, перебарывая себя и принуждая говорить ему «ты». - Я просто не знаю что там будет. А я боюсь всего, чего не знаю. Даже больше чем когда на меня кричат или делают мне больно. Здесь я вроде, работаю. Мне рады. Но если вы уедите, я не знаю, что будет. Кто-то на ваше место придет да? Генерал кивнул и пояснил:
- Заборнова отводят с его стрелковой армией. Их невероятно потрепали. Огромное количество в плен попало. Реально у него осталось не больше полутора дивизий. Это тысяч двенадцать человек. И все не первый месяц на передовой. Их боеспособность вообще открытый вопрос, раз их так лихо покатили с центра. Именно их и должны заменить мои дивизии. Фронт прогнулся, и я должен буду исправить ситуацию, до сильных холодов. Так что у нас будет жарко. Я пойму, если ты не захочешь со штабом двигаться дальше.
Я задумалась. Серьезно задумалась. И отвечая, я старалась очень осторожно подбираться слова.
- Я рассказывала, как оказалась здесь? И все то через что я прошла, когда ваши наступали… - Генерал кивнул и поджал губы. Он почему-то считал себя виноватым, что другие южане не смогли обеспечить нормальный выход гражданских из «открытого города». Я, поняв, что это не лучшая беседа перед ужином, решила пойти другим путем. И боясь ему смотреть в глаза, проговорила: - Спасибо вам, Сомов… извините я никогда не научусь нормально говорить вам «ты». Спасибо что хотя бы спросили. А то меня обычно никто ни о чем не спрашивает. Просто ставят перед фактом. Собирайся мы уезжаем. Вставай, вы отведем тебя куда-то… Вот ты остаешься здесь и все. А то, что мне очень страшно никого не волнует…
- Я понимаю тебя… - хотел перебить генерал, но я не дала.
- Я очень привязалась к вам. И лично к вам генерал, и ваши офицеры, очень порядочные люди на мой взгляд. Извините, если я что не так скажу. Они милые люди. И я очень буду за вас всех волноваться, когда вы поедите туда. Но я с вами не поеду… Даже не потому что мне страшно, а просто… Я в этом городе долго жила. И надеюсь смогу в нем прожить до конца войны. Не важно кто из вас победит. Простите… Просто, я хочу дождаться, когда это кончится. Я думаю, что здесь мне будет лучше. Я не пропаду. Я уже столько умею. Я сильная. Я смогу. Но на фронт, где столько крови… Где одни других убивают… где что бы убивать своих же, приглашают наемников из-за границы. А расплачиваются с ними землей моей страны… Не хочу. Это даже не грязно, это просто чудовищно. Я не смогу там так же улыбаться, как здесь вдали от ужасов, что на войне будут обязательно. Вы простите меня, господин генерал? Генерал кивнул и сказал непонятно:
- Правильно… это правильный выбор. - Видя мое недоумение, он пояснил: - Ты взрослая девушка. И вообще, взрослого человека отличает от ребенка, не просто хочу или не хочу, а осознанный выбор. Ты выбираешь быть вдали от наших мужских дел. И, слава Абсолюту. Генерал отпил чай из кружки и уже не глядя на меня сказал:
- Ступай, Сашенька. Мой Федор все уберет сам. Не буду тебя дергать. Я завтра дам тебе бумаги в мэрию, пусть попробуют, что-нибудь недостойное тебе предложить… так же в казначействе получишь свою зарплату и премию. Думаю на первое время и чтобы пережить зиму, даже с этой зверской инфляцией тебе хватит. В южных винках, получишь. Ваши единицы обесцениваются быстрее, чем можно было бы предположить. Я ушла, оставив его одного сосредоточенно бороться с пищей.
Вместо ежевечерних посиделок я немедленно направилась к себе в комнату и стала проверять вещи. Надо было подумать, что еще мне понадобится для самостоятельной жизни не под крылом штаба Сомова. С зимней одеждой у меня проблем не было. С первой зарплаты, я купила себе теплые валенки. Плотные армейские и просто шерстяные брюки. Ярко красная пуховая куртка, как и все остальное, была явно в чересчур бывшем употреблении, но на большее у меня просто денег не хватило. Я была готова в плане одежды к зиме. Конечно, мне хотелось вместо валенок симпатичные ботиночки. Конечно, мне не нравилась одежда с чужого и, может, не дай Абсолют, мертвого плеча. Но разум, направленный на выживание и не шибко огромные деньги решили в пользу теплой и практичной одежды, а не красоты и стиля. Бумаги оставшиеся мне от Морозова и паспорт полученный я хранила в сумочке, которую мне подарил один из разносчиков. Не сказать что сильно красивая сумка, но в нее влезали все мои небольшие пожитки, включая сменное нижнее белье и прокладки, ставшие невероятным дефицитом и уже давно. В общем, успокоив себя тем, что я готова, я стала думать, а стоит ли мне обращаться за работой в мэрию. Или сначала какое-то время пожить так? Но вставший вопрос о жилье, ведь не останусь же я в особняке, решил мои раздумья.
Через четыре дня, когда я попрощалась с поварами и моими знакомыми офицерами, что покидали буквально на следующий день город, я направилась в мэрию.
Снега за ночь навалило столько, что я изрядно вспотела в своем пуховике, пока добралась до охраняемого здания. На крыльце недалеко от солдат я закурила оставленные мне разносчиками сигареты, чтобы немного отдохнуть, и только выкинув докуренный до пальцев окурок я пошла по лестнице к дверям входа.
В мэрии меня обыскали рядовые шрамы и даже в сумочку заглянули. Я смущалась, но молча все стерпела. Подойдя к женщине разговаривающей с офицером на лестнице, я долго ждала пока они закончат и только потом обратилась к ней. Женщина с удивлением выслушала меня, что я пришла получить работу, хотя бы социальную, и спросила сколько мне лет. Пришлось врать, что уже шестнадцать. По документам ведь было именно так. Женщина назвала мне номер кабинета на втором этаже и я, поблагодарив, поплелась вверх по лестнице. А там… А там от самой лестничной площадки к нужному мне кабинету выстроилась очередь. В основном из женщин и пожилых мужчин. Своих сверстниц я не видела ни одной, а молодых парней по причинам недавно объявленной тотальной мобилизации в очереди понятно быть не могло.