Осознание - Страница 174

174

- А вы же хотели увольняться? - спросила Катя, лукаво улыбаясь.

- Да разве кто в своем рассудке выпустит отсюда каторжанина природника? Мы хоть и на привилегированном положении, но никто не хочет к нам. Вы же знаете нашу работу.

Он умудрялся, есть и при этом даже внятно говорить. Я же смотря на него, отпивал горячий кофе и думал, только о том, что мне говорила Катя. О чем они говорили между собой меня никак не касалось. А вот насчет контроля за негласной оппозицией…

Я вспомнил каким странным мне казался выбор времени для наших демонстраций ранним воскресным утром. Я помню, как удивлялся нашим ходожникам которые рисовали свои агитки на стенах домов в малолюдных местах. Потому что так им говорили безопаснее. Неужели, это тоже проявление контроля? Управления нами. Тогда как они вообще смели нас судить тогда! За что я вообще отпахал в Диком поле, если все это их работа по организации управляемого подполья и завлечению в него расположенных к этому личностей? Или все зависит от права выбора и я не могу возмущаться? Меня ведь никто не тянул. Я сам делал то, что делал. Просто мне подсовывали получается наживку и я послушно ее заглатывал. А как же прыжки… ведь это проверка на смелость… Ведь это проверка на неотступность. Может офицеры контроля и это тоже внедрили, чтобы уже самим понимать, кто из нас, на что готов и за кем лучше всего присматривать?

Незнакомец отправил пустой поднос в огромный короб сдачи мусора и сердечно попрощавшись с Катей, убежал на свою службу. Она сев напротив меня спросила с улыбкой:

- О чем ты думаешь? Я не хотел признаваться, но все-таки рассказал, как на духу.

- Не знаю. - призналась Катя. - Могли конечно вам это навязать… но мятежники иногда сами до такой чепухи доходят, что ничего и выдумывать для них не надо. Поверь мне. Я видела. Не сама, но у меня всегда был доступ к интересным материалам. Вот когда-то смотрела. И прыжки такие с арок именно той больницы, о которой ты говоришь, я тоже видела. И неудачные прыжки конечно…

- Как-то все начинает выглядеть очень тоскливым… - сказал я невесело смеясь.

- Ну, а что ты хотел. Как вы говорите… Это же Система. - она поднялась и сказала: - Знаешь… Я думаю, что тебе больше пока ничего рассказывать нельзя. Если бы ты загорелся желанием все знать я бы тебе до утра тут все показывала и рассказывала. Если бы ты возмутился узнанным, я бы тоже… пыталась бы тебя убедить что все это имеет право на жизнь раз устраивает большинство граждан. Но во так… Я не хочу видеть тебя в депрессии. Поехали домой.

Я сделал попытку объяснить, что мне все очень интересно, но она покачала головой и потянула меня в комнату, где осталась моя куртка и ее сумочка.

Через пару часов уже у нее дома, вспоминая все эти кордоны на выезде я лежал на диванчике, закинув ноги на спинку, и думал что, конечно, она права по-своему: если большинство это устраивает, если большинство довольно существующим порядком то, какое право имеет меньшинство навязывать другое мнение. Для меня оставалось только одно загадкой, а не врут ли мне и тут, говоря, что большинство все устраивает. Я поделился мыслями с сидящей за терминалом Катей, и она ответила:

- Не врут. На досуге посчитай всех, кто тебя окружает и кто чем недоволен. Родителей тоже посчитай…

Мне много времени не надо было, чтобы из всех кто мне был близок последний года выявить только двух недовольных. Того, кто сейчас ждал суда, да Вовку что еще не наигрался в героев революционеров. Была еще некая сомнительная студенческая организация у меня на факультете, и в нее могли входить кто-то из моих приятелей по институту, но так как я ничего об этом не знал то и назвать не мог. А, учитывая все мной понятое в тот день, то вполне могло оказаться, что эта организация порождение структур контроля и что там просто одураченные ребята, которые только думают, что им что-то не нравится. А на самом деле подрастут, получат удачное или не очень распределение, оценят заботу государства, предоставляющего в неограниченный по времени кредит квартиру, и больнее ничего и никогда не скажут против него.

- Тот кто сейчас в милиции… он неисправим. - сказала Катя, когда я ей назвал. - Уже нет. раньше быть может. Но тот кто способен убить вот так… буквально ни за что просто от страха… общество должно быть абсолютно невменяемым, чтобы не защищать себя от таких. Какие бы классные адвокаты у него не были, альтернативку он не получит. Пусть надеется на пожизненное. Высшую меру уже пару лет никто не приводил в исполнение, да и до того случая почти десять лет не было казней. Это не мораторий это здравый смысл. Коха, нельзя в обществе, где активно практикуется смертная казнь разглагольствовать о гуманности текущего строя. Только и всего… Я уже утомился оттого, что она меня называла кличкой, и сказал:

- Слушай, а можно с тобой договорится, принцесса, - я специально сделал намек на ее происхождение, - чтобы ты меня назвала только по имени.

- Я и так стараюсь. - сказала она и даже не повернулась. - И не называй меня принцессой. Меня так только отец называл. Но он очень серьезно это говорил словно он сам король. Я кивнул, но Катя не услышав ответа спросила:

- Хорошо, Алька?

- Угу. - промычал я. - Ты что там кстати делаешь?

- Читаю про твоего Вовку… - как ни в чем не бывало, сказала она. Я не поверил. Поднялся и подошел к терминалу.

На экране был довольно убористый текст, разделенный вместо параграфов жирными линиями.

- Мне просто стало интересно где он и что с ним стало. - сказала Катя чуть подвигаясь что бы и я мог прочитать. - Задала поиск в свободных источниках: фамилию и имя. Я же помню как его зовут. Он ко мне клеился две недели на ВБНК.

174